Вот какая семейка собралась на плоту! Пока я, значит, там, в лесочке, храпака давал, море-то и подкралось, начало призатапливать норки, и зверюшки, не будь дураки, взяли да и заскочили на плот, ну и понесло их, разнесчастных, заедино со мной, по воле волн, как в песне поется.
Так несет нас, несет, и, куды ни глянь, всюду вода хлесткая да мутная. В воде деревья подмытые лежа купаются, бревна-топлины ст
оймя плывут, разные доски, палки крутятся — весь сор береговой. И на каждой деревяшке сирые зверюшки лепятся, а их волной заполаскивает, не то и начисто смывает.
Вдруг, смотрю, Лиса Патрикеевна на плот карабкается, за ней — заяц, и, хочешь — верь, хочешь — нет, обои кричат человечьим голосом. Ну я их — хвать! — за уши да и вызволил из стихии. Одначе теми новоселами дело не окончилось. Как шибанет волна, так беспременно выбросит на и тот какую-нибудь зверюшку: то белку-рыжуху, то барсука-фыркуна или ту же полевку... И вот набилось их на плоту-пристанище невпроворот. Жмутся они друг к другу, все братцы и сестрички по несчастью. И любо мне смотреть на них и жалостно: что-то их ждет впереди?
Хочешь — верь, хочешь — нет, а я, ихний атаман, зараз забыл о спасенье своей жизни, только о них, сердешных, и думаю: дескать, послал мне господь на старости лет деток... Да что там — деток! Целого огромадного детину-сохача чуть не зашвырнуло на плот.
А случилось это так. Слышу, кто-то сбоку в бревно вдарил, и будто зараз двумя топорами. Оглянулся — лосиные рога из воды выкидываются. Я сей же миг и вцепился в них. Хотел, вишь ты, извлечь матерого зверя из моря. Да где там! Он, норовистый, мордой мотает, зубы скалит. Только я, черт въедливый, не отпускаю рогулины и между тем примечаю, что рвется лось встречь ветру, волне.
— Ага! — говорю.—Ты берег чуешь, тебя к берегу тянет, так будь настолько добрый, прихвати попутком все наше горемычное семейство, век благодарны будем!
Ну, лось вроде как и внял моей чувствительной просьбе. Прет он, ровно буксирище стосильный, и волочит плот вперекор волне. Я же, хочешь — верь, хочешь — нет, правлю его рогулинами, как рулем. Натуральный капитан! И так ловко правлю, что и часу не прошло, как я прямехонько к своей деревне подрулил, и всю свою братию-команду высадил, и сам собственной невредимой персоной заявился на радость колхозного председателя и на утеху своей бабе, которая и живым-то не чаяла меня увидеть.
