То, что увидел Николка с берега, изменило его планы. В черной полынье, вскидывая мордой, всхрапывая, метался лось.
Это был огромный матерый лось — кремнево-лобастый, в светлых залысинах на месте отпавших рогов, с короткой и сильной, точно литой, шеей самца-драчуна, который еще недавно с трубной звучностью ревел в любовной истоме, а теперь, при беде, только всхрапывал и бессильной ярости обреченного.
«А ведь оп, поди-ка, килограмм на шестьсот потянет, — определил Николка Куролесин. — Оттого и продавил лед и бултыхнулся на мое счастьице».
Он плавно скатился с берега к самой полынье и тут же выжидающе присел на корточки, стал полегоньку, с игривой праздностью, покачиваться взад-вперед; при этом он не сводил с лося своих безжалостно-пристальных, веселых, окаянных глаз.
Лось был жалок: его копыта явно не доставали дна, и оп хрипел, задыхался, оскаливал крепкие зубы-деруны, словно хотел
вцепиться в лед, как в какое-нибудь сочно-користое дерево; но иногда, весь окунувшись, он бодливо и самозабвенно, будто вновь обретя грозное великолепие своих пронзительных рогов в длинных зазубринах, бил и бил снизу о лед кремнево-лобастой головой — и лед стеклянно звенел, потрескивал, хотя и не поддавался.
— Ничего, ничего, побейся еще малость, помучайся, — весело, хищно забормотал Николка Куролесин.— А уж как ты, царь сохатый, выдохнешься начисто, так я и вызволю тебя из беды, заманю на бережок да тюкну чинно, благородно раз-другой по темечку прикладом!
Лось продолжал, метаться, но уже не беспамятно: страх смерти, видать, был сильнее недоброй, безответной близости человека и рождал в сохатом слепую доверчивость к нему. Иной раз он так близко подплывал, что обдавал пришельца клубчатым паром из трепетно-жарких, вздернутых ноздрей — этим крутым, торопливым дыханием своим.
— Ишь, и все-то он разумеет, все чувствует, хоть и зверь, — сплюнул Николка и почесал у себя за ухом. — Вроде как ластится сохач... Да я-то, брат, не таковский— не чувствительный. Я, брат, таких, как ты, без числа перевидал, когда Керженец морем разливался. Многие тогда из вашего племени гибли. Да, многие...
