Разин из шатра прочь да па копя, саблю заветную хвать из-за серебряной запояски. Грозой-молнией засверкала сталь над врагами: что ни удар, то голова с плеч.
— За волю, братцы! — ревел, взъяриваясь, атаман. — Круши бояр налево, направо!
Опомнились разинцы, тоже взъярились — и ну молотить супостатов, как горох ценами. Одна шелуха от них посыпалась. Да вдруг качнулся Разин в седле: обе ноги враз прострелены, кровь из сафьяновых сапог родниками выхлестывает... Стиснул он зубы, собрал остатние силы, 4to6 посечь ближнего драгуна, по потемнело в глазах атаманских, сам драгун, словчившись, ударил палашом по голове Разина.
— Братцы, спасай атамана! — крикнул Фролка. — Без батьки всему делу погибель! Подхватили есаулы Разина, поскакали к Волге, раны ему обмыли, перевязали, голову посеченную засыпали толченым сахаром.
Очнулся атаман па струге. Вокруг волны плещут, кочетки весельные поскрипывают. В сутемках горы Жигулевские прорезаются звериными хребтинами.
— Куда везете? — вопрошает угрозливо Степан Разин. — Али Синбирск взяли — и битве конец?
Молчат верные есаулы, клонят головы, будто повинные.
— Ой, чую, соколы, побили бояре паши вольности — и всему делу мужичьему кончина.
Взошел месяц из-за высокой утесистой горы, светлынью залил Волгу.
— То, никак, братцы, Молодецкий курган, — пригляделся атаман. — А ну-ка, снесите меня на верхотурье.
Фролка — вперекор:
— Напраслину задумал, брателко. На Дон поспешать надо. Там отсидимся, пока голытьба не привалит сызнова.
— На Дону чую смерть, — сказал Степан Разин. — Иной атаман мое дело продолжит. Для него свою саблю упрячу на кургане.
Уложили есаулы своего недвижного батьку на ковер, взялись за кисти и понесли его по сходням на гору... Только поднялись на шихан — орел со злобным клекотом накинулся и черными крыльями свет луны затмил. Есаулы за пистоли ухватились, да фитили отсырели, не зажигаются от кресала; они — за сабли, и опять незадача: лезвия вдруг ржавчиной обросли, как мохом, и притупились, будто заговоренные.
