|
Не у кого-нибудь, положим, не у тех же соседских огородников Чеснолуковых, которым, кстати, по смерти дородной Васены прирезали пять даровых соток, что пышнее перины пуховой,— не у них и не у сотен других подновских хозяев-однодворцев пробилась приветная родниковая струйка, а именно у Филимона Архипыча, и тот сейчас же, не будь растяпой, упрятал бесценную воду в трубу, пустил ее в бетонный водоемчик, и теперь в л юбую сухмень каждый огурец ублаготворит привольным поливом — опять же на зависть честному народу. А сколь славен сарай у его величества! Тут тебе корзины лепятся, как медовые соты, и все-то продушены сладким огуречным соком; у стены, справа от двери (не простой — железной), ровнехонько, по-солдатски, выстроились и замерли, отдавая честь, мотыги и тяпки; напротив входа, на брезенте, блаженно вытянулся, после трудов праведных, распылитель воды — творение самого Филимона Архипыча. Но, конечно, главный его шедевр — парники! Аккуратные, подогнанные друг к другу, как страницы в книге, они с изящной легкостью и вместе веско покоятся на бетонных маточниках, куда, поверьте, не только блудливая мышь- полевка рыльца не просунет, но и блоха не проскочит; причем веек рам семьдесят три штуки, то есть столько же, сколько лет Огуречному королю,— поистине чудесное совпадение... или, скорей, умное вмешательство судьбы- распорядительницы, вообще благосклонной к огороднику- кудеснику.
Как-то весенним вечером (а с этой поры, собственно, и начинается наша история) Огуречный король обкладывал маты соломой — и неспроста: сырой приречный воздух быстро подсушивал игольчатым холодком капризника-мая, что предвещало на ночь изрядный морозец. Наконец последняя рама была заботливо накрыта золотистой хрусткой шубенкой; взгляд хозяина уже с прощальной лаской заскользил по уютной лощинке; еще минута — и его величество совсем отправился бы в свои одинокие покои. Но тут его слух уловил в посвежевшем воздухе чье-то дыхание, именно дыхание, а не шаги, ибо ухоженная здесь земля была, как мы уже говорили, пышнее пуховой перины: она глушила любой звук.
— Ну, кого бог принес? — вопросил несколько в нос Огуречный король и лишь затем соизволил обернуться, да еще с какой величавой медлительностью.
— Это я буду, Гаврилкина из Новенького,— тотчас же отозвался сильный, с хрипотцой, женский голос.— Добрый вечер, Филимон Архипыч.
— Ну, добрый вечер, Гаврилкина.
|
