Я хоть и частник, и живоглот, по-вашему, да сознательность у меня есть. Спокойной ночи!
— А я не пойду,—вдруг заявила Гаврилкина.— Как же мне, бригадирше, с пустыми руками-то возвращаться? Что мои бабы скажут?.. Нет, никуда я не пойду!
В подобном затруднительном положении его огуречное величество очутилось впервые: «Ну и дотошная бабенка, черт ее задери! — только и оставалось ему удивляться.— Упрямиста, как моя Васенка, царствие ей небесное! Просто даже норовистая!»
До этого Огуречный король, дабы не лишиться достойной осанки, старался не смотреть на непрошеную гостью, теперь же гневное удивление и просто человеческое любопытство заставили его позабыть о манере держаться. Открыто и пристально глянул он на свою просительницу — глянул, да и заморгал мелко-мелко.
Перед ним стояла дородная, с крутыми плечами женщина в белом платке, в ватнике, который разлетелся на обе стороны, как бы рассеченный вздохами мощной груди; на ее ногах, полных и белых, явно с трудом были натянуты резиновые сапоги, да и те с низкими отворотами голенищ, причем сами ноги крепкими столбиками уходили в черную мяготь огородной земли.
«Экая орлица-баба! — все моргал потрясенный Огуречный король.— Прямо натуральная моя Васена!—И стал припоминать: — Какая ж это Гаврилкина?.. Уж не та ли самая, что мужа схоронила два года назад?.. На Волге, кажись, муж-то утонул... В Печорах его, никак, захоронили...»
Огуречный король со свистом втянул в ноздри холодноватый, щиплющий воздух, потом проговорил как бы невзначай:
— Л быть морозцу-ночнику.
Гаврилкина кивнула:
— Беспременно быть, Филимон Архипыч. Только нам- то зачем беречься?.. Осиротели наши парнички.
Седые величественные брови Огуречного короля высоко поднялись, ушли под пыжиковую шапку.— Ты это постой, матушка, дай подумать, сообразить,— пробормотал он.— Я ведь тоже человек, а не изверг, как меня давеча-то на рынке... Я бы помог... Почему же не помочь обществу!.. Я завсегда для него готов... Нынче частник тоже сознательный пошел... Ты с него малость налоги скости, дай ему разворот, ну и он того, значит, государство ублажит...
Гаврилкина спокойно отозвалась:
— Я так и думала, что вы пособите, Филимон Архипыч.
— Отчего же не помочь? Только ты, матушка, завтра приходи. Сейчас-то поздно, да и морозит, рамы опасно раскрывать, так ты завтра, завтра, голубушка.
— Хорошо, Филимон Архипыч. Спасибо вам!
— Чего уж там... Я колхозу не враг.
Гаврилкина распрощалась и, покинув владения Огуречного короля, стала подниматься вверх тропой над огородом, а он глядел на колыхание ее юбки, на полные белые ноги, мелькавшие в траве, потом — на платок, который уже один прощально белел с сумрачной высоты, и впервые за долгие годы одинокого однообразного житья в голову шли мысли не старческие, не тягучие, подобные плетям нивистого вязннковского огурца, но быстрые, обжигающие.
«Да, крепкая еще бабенка,— отмечал с житейской приглядкой Филимон Архипыч.— Ишь, как лихо гору берет! Наверно, еще далеко до шестидесяти... Опять же характер спокойный, выдержанный. Сразу видно — плакаться не любит. А уж коли встанет такая за прилавок, каждый потеснится. Надо — и каждому крикуну-хулителю отпор даст. Как моя Васена, бывало...» И тут же шальная мысль по-молодому прожгла виски: «А что, ежелн посвататься м
не?» И голосом тугим, звонким, с молодой веселостью крикнул вдруг Огуречный король на все сонливое Подновье:
— Эй, Гаврилкина! Я тебе рассаду, слышь, сам принесу!..
Если бы в подновском единоличном царстве-государстве имелся хоть какой-нибудь орган гласности — к примеру, «Вестник огуречных дел», то в нем, вероятно, жители прочитали бы следующее официальное сообщение:
«Такого-то числа, в полдень, его величество, совершив омовение огуречным рассолом, нанесло визит доброй поли в соседнее колхозное государство, подвергнувшееся нашествию полевых мышей, и в торжественной обстановке вручило пострадавшим полную корзину отменной огуречной рассады».
А вот как пылко комментировала этот визит колхозная стенгазета:
«За годы Советской власти мы, сознательные колхозники, вели беспощадную борьбу с подновским частником-живоглотом, нашим извечным соперником по огурцам и подрывателем колхозного благосостояния. Будем, однако, справедливы к врагам своим! За последнее время, благодаря всеобщему укору, а также развитию острой, разящей печати в нашей артели, частник пошел сознательный. Примером тому служит Огурцов Филимон Архипович. Еще недавно он, при содействии нездорового элемента из среды новинских шоферов, в обход всякой законности, приобрел коровий колхозный навоз для личной потребы. За это мы его ругали как бывшего члена нашей артели!
