Резкий, металлически-стучащий шум вывел Автосервиса из задумчивости. Перед ним на сорных, вытоптанных пригорках белели и чернели низенькие строения метизного завода — разбросанные будто ветром, наспех сцепленные грязными заборами, с воротами нараспашку. И Автосервис увидел большой, как поле, двор, громадные ящики, свитую в кольцо проволоку, рулоны сеток — все мокрое, сияющее после дождя особенной новизной; а вдали, над всей этой неразберихой, разглядел то, от чего сердце забилось тяжело, торопливо,— багровое, с синевой, раздутое пламя из дальней кузницы; уловил и сладковато-сухую горечь угля в посвежевшем воздухе — незабвенный запах трудовой молодости! Еще мальчишкой Автосервис подсоблял отцу, мастеру- надомнику, вытягивать в волос проволоку, крутил колесо-отмот, а как подрос, в плечах раздался,— привел отец сына к хозяину Чупрунову, и тот, залюбовавшись статным парнем, благословил его в молотобойцы, па ковку цепей с распорами для морских судов. Выбор был удачен: во всем Безводном не оказалось кузнеца сильнее, искуснее, чем Тихон Автосервис! Мускулы на его голом обожженном теле волнами перекатывались; не раз он ловил из окон соседней ткацкой украдчиво-ласковые взгляды девок. И была среди них одна, красавица на загляденье, Павлина,— золотые руки, самая бойкая, смешливая мастерица. Забежит она, бывало, в кузню к отцу, будто и но делу, сама же глаз не сводит с удалого молотобойца; а тот, обласканный, во всю мочь старается, огневым дождем осыпает Павлину, пока не отскочит, не убежит, смеясь, плутовка...
Куда бы ни шел Автосервис, везде возникали воспоминания, и он поражался живучести своей памяти. Его душой овладела грустная умиленностъ, глаза затуманились, на губах, еще недавно мертвенно-сухих, играла счастливая улыбка. Но, как это часто бывает, достаточно лишь случая, чтобы вывести человека из душевного равновесия.
На какой-то окраинной улочке Автосервис столкнулся с прохожим — впервые за все время долгих хождений! — и, вздрогнув, уставился па него с пристальным удивлением. Прохожий, седенький старичок, с просвечивающей сквозь трепаную бородку сухой челюстью, сам, в свою очередь, взглянул с удивлением, потоптался, да и пошел прочь, что-то бормоча...
|