Так что с той поры и вовсе всякая связь прервалась с безводным; оно словно бы еще отдалилось от Москвы, ушло в небытие. Правда, однажды из родного села в его московскую квартиру (сестра, наверно, при жизни выболтала адрес!) протянулась тоненькая ниточка связи: он получил письмо от земляков, да какое жалостливое! Его просили где надо походатайствовать насчет Безводного, дабы старинное это промысловое село, с расстроившимся ныне метизным заводом, перевели в ранг рабочих поселков со всеми их выгодами. Но письмо было явно не по его ведомству, а хлопотать именно там, где требовалось, он счел напрасной тратой времени, ибо кому здесь, в Москве, было дело до какого-то волжского села с самодеятельным заводиком!..
В Безводном Автосервис сошел один и был встречен скучающим пристанским начальником, который то ли из чисто гостеприимной любезности, то ли просто из сострадания к сухопарому, худущему старику взял из его рук ядовито-яркий чемодан и спросил с прямодушием простого человека: далече ли, не на край ли села, добираться приезжему, не лучше ли ему вообще переждать грозу в его чистенькой комнатушке... Но Автосервис, человек гордый, щепетильный, с амбицией, как говорили в старину, не любил вступать в доверительные отношения с незнакомыми людьми, не терпел и фамильярных расспросов; поэтому его втянутые внутрь бескровные, с матовой синевой губы втянулись еще глубже, подчеркнув надменную твердость острого, костистого подбородка. Впрочем, подумав немного, он попросил начальника пристани взять чемодан на хранение и, не дожидаясь ответа, резко отвернулся и, напряженно-прямой, как до предела натянутая струна, надменный в своей натренированной начальственной прямизне, сошел старчески-бодрым шагом на размоченный глинистый берег — на тот самый, откуда он когда-то во времена незапамятные, еще юнцом, пустился в плаванье по морю житейскому.
Дома, притиснутые холмами к Волге, сначала тянулись в один порядок, лепились друг к другу без всяких палисадов, огородных соток и были чужды Автосервису сырой пахучестью свежей вагонки, звонкой крепостью железа и шифера на крышах, белизной новых наличников — вообще всей строительной новью, потому что душа его, тоскуя, жаждала поскорей прикоснуться ко всему старозаветному, памятному с детства.
|